В документе под редакцией Эндрю Дорнбирера (Andrew Dornbierer), подготовленном на основе результатов анализа законодательства 103 юрисдикций, рассматриваются различные подходы стран к определению «незаконного обогащения» и существующие инструменты по выявлению и пресечению соответствующих нарушений. Одновременно автором было разработано пошаговое руководство по сбору и анализу финансовой информации и доказательств при установлении факта незаконного обогащения для лиц, проводящих соответствующие расследования.
Как отмечает Дорнбирер, использование механизмов привлечения к ответственности за незаконное обогащение может быть весьма полезным в контексте борьбы с различными преступлениями, в том числе коррупционными, так как позволяет применить санкции без установления факта участия лица в неправомерной деятельности, в результате которой могли быть получены соответствующие средства: достаточно того, что такое лицо владеет определенными активами, но подтвердить законность их происхождения не может. Особенно актуальным это становится для стран, в которых распространена практика выплаты взяток посредством передачи небольших сумм наличных средств в течение определенного периода времени, когда доказать каждый отдельно взятый акт выплаты практически невозможно, а значит, коррумпированные должностные лица получают возможность избежать ответственности и сохранить незаконно полученные средства.
В самом общем смысле «незаконное обогащение» предполагает получение лицом некоторых «активов», стоимость которых не соотносится с размером его официального дохода, однако в разных странах содержание понятий «активы» и «доход», а также круг лиц, к которым применяются соответствующие нормы, могут заметно отличаться*. Так, «активы» могут включать не только традиционные материальные ценности, такие как недвижимость, дорогостоящее имущество (Бангладеш, Того, Ямайка), но и более широкий перечень благ, которые «позволили лицу повысить свой уровень жизни», например, погашение долговых обязательств или оказание услуг (Гонконг, Бутан, Эфиопия, Фиджи, Танзания и другие страны), а субъектами правоприменения соответствующих положений законодательства могут являться не только государственные должностные лица, но и любые физические лица (как, например, в Литве), лица, которые способствовали получению незаконного имущества (Мавритания, Аргентина, Сальвадор, Тунис), и даже юридические лица (Литва, Мадагаскар, Сенегал).
Первые законодательные инициативы, направленные на установление ответственности за незаконное обогащение, появились еще в 50-х годах прошлого столетия (Гонконг, Филиппины), в последующие годы их примеру последовали Пакистан, Индия, Аргентина, Египет, Сенегал, Куба, Турция, Нигер, а в конце XX – начале XXI века положения о незаконном обогащении появились в международных соглашениях: Межамериканской конвенции против коррупции (1996 г.), Конвенции Африканского союза по предупреждению и борьбе с коррупцией и Конвенции против коррупции ООН (2003 г.), – после чего соответствующие нормы стали вводиться в законодательство все большего количества стран.
При этом, хотя статья 20 КПК ООН рекомендует странам-участницам криминализировать незаконное обогащение, далеко не все страны, даже ратифицировавшие Конвенцию без изъятий и оговорок (в том числе Российская Федерация), согласились использовать в своем законодательстве подобное решение. Во многом это связано с тем, что введение уголовной ответственности за незаконное обогащение, не требующее доказывание факта предшествующей получению неправомерных доходов преступной деятельности, идет вразрез с традиционным правовым мышлением, укладывающимся в парадигму «преступление-наказание». Критики криминализации незаконного обогащения отмечают, что введение такого состава преступления нарушает основные права человека и гражданина, в том числе право на молчание и право не свидетельствовать против себя, неправомерно переносит бремя доказывания с правоохранительных органов на лицо, подозреваемое в получении незаконных активов, и полностью идет вразрез с принципом презумпции невиновности.
Это, однако, не означает, что во всех странах, отказавшихся от криминализации незаконного обогащения, механизмы привлечения к ответственности за такого рода недолжное поведение отсутствуют. И если изначально, когда соответствующие нормы только начинали вводиться отдельными странами, незаконное обогащение определялось в основном только как уголовно наказуемое деяние, то в новом столетии государствами стал активно использоваться подход, при котором в случае необоснованного прироста активов может быть привлечено к гражданско-правовой ответственности.
В работе автор равноценно рассматривает обе модели (уголовную и гражданско-правовую), однако относит законы к регулирующим незаконное обогащение в его базовом понимании только в случае соблюдения двух условий: 1) соответствующее законодательство подразумевает возможность применения санкций за сам факт необоснованного прироста активов лица и 2) для привлечения лица к ответственности не требуется представлять доказательства наличия преступной деятельности, в результате которой были получены такие активы.
Подобная оговорка необходима потому, что некоторые законы, регулирующие иные вопросы, также используют понятие «незаконного обогащения»/«необоснованного прироста активов», но в несколько ином контексте:
1) Прежде всего, это касается положений законодательства об использовании механизмов конфискации имущества, приобретенного на незаконные доходы, без вынесения обвинительного заключения (посвященный этой теме доклад Совета Европы уже рассматривался нами ранее). Как отмечает Дорнбирер, нормы о незаконном обогащении являются менее строгими, чем положения о конфискации без вынесения обвинительного заключения, так как, во-первых, не предполагают необходимости установления того факта, что определенные активы возникли в результате преступной деятельности или были использованы в ней, и во-вторых, в то время как конфискация без вынесения обвинительного заключения, как правило, возможна только в отношении традиционных материальных активов, законодательство о незаконном обогащении может быть использовано и применительно к иным способам «повышения уровня жизни» лица (например, погашению долга).
2) Еще одна близкая сфера – законодательство о расширенной конфискации. Расширенная конфискация – это механизм возврата активов, который может использоваться после вынесения обвинительного приговора за определенное преступление (например, отмывание доходов) для оказания воздействия на активы, контролируемые осужденным лицом. Хотя в данном случае применение мер ответственности, как и в случае с незаконным обогащением, не требует доказывания факта получения соответствующих активов в результате преступной деятельности, расширенная конфискация, как понятно из приведенного определения, может быть применена только после того, как будет вынесено обвинительное заключение в отношении соответствующего лица.
3) В некоторых юрисдикциях термин «незаконное обогащение» используется как взаимозаменяемый с термином «неосновательное обогащение» («unjust enrichment»). Однако, как отмечает автор, следует помнить, что аналогичный термин «unjust enrichment» также может использоваться в случае подачи гражданского иска о реституции, когда одна сторона желает возместить свои доходы, которые другая сторона неправомерно получила за ее счет.
Кроме таких «смежных» случаев, Дорнбирер дополнительно выделяет такую категорию, как «квалифицирующие» законы о незаконном обогащении, подразумевая законы, которые хотя и не требуют доказывания наличия преступной деятельности, в результате которой было получено соответствующее имущество (второе из обозначенных выше условий), обязывают, тем не менее, предоставить доказательства обоснованных подозрений или убеждений в наличии такой деятельности. Например, к «квалифицирующим» относится действующий в Кении Закон о борьбе с коррупцией и экономическими преступлениями, предусматривающий возможность гражданской конфискации активов, которые несоразмерны с известными источниками дохода лица и происхождение которых такое лицо не может объяснить, однако, чтобы такие активы считались «необъяснимыми», суду дополнительно должно быть показано, что лицо приобрело их в тот момент, когда оно «обоснованно подозревалось в коррупционных или экономических преступлениях».
На основании используемого подхода автор выделил 98 стран, в которых приняты нормы о незаконном обогащении; при этом большая часть из них находятся в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Африке (36 и 35 стран), еще 25 – в Америке, и только 2 страны – в Европе [Российская Федерация, в которой используется гражданско-правовой механизм привлечения к ответственности за незаконное обогащение в рамках контроля за расходами, не вошла в исследование Дорнбирера – вероятнее всего, вследствие языкового барьера и отсутствия публикаций по соответствующей тематике на каких-либо языках, кроме русского].
Большинство таких норм, согласно исследованию, включено в уголовное законодательство, чуть реже соответствующие положения закрепляются в гражданско-правовом законодательстве, а в некоторых странах существуют иные формы ответственности за незаконное обогащение: так, в Анголе и Бразилии незаконное обогащение классифицируется как акт общественной или административной «недобросовестности». Интересным примером является комбинированный вариант, используемый на Фиджи, где необоснованное обогащение может повлечь как уголовную ответственность, так и гражданско-правовую ответственность. Такой подход примечателен тем, что сочетает в себе достоинства обеих моделей: установление уголовной ответственности влечет применение серьезных наказаний, вплоть до лишения свободы, однако требует соответствия более строгим стандартам доказывания и за счет этого имеет ограниченную сферу применения; в то же время гражданско-правовая ответственность хотя и предполагает менее жесткие санкции, обычно предусматривая только необходимость возмещения стоимости необоснованных активов, может применять в отношении гораздо более широкого круга лиц с более низким порогом доказывания.
Одновременно автор рассматривает несколько примеров стран, законодательство которых хотя и не подходит под используемые в данной публикации критерии для отнесения к законам о незаконном обогащении, тем не менее требует упоминания в связи со схожестью норм такого законодательства с механизмом привлечением к ответственности за незаконное обогащение. В частности, в работе анализируются действующие в Великобритании положения о «необъяснимом богатстве», Закон о доходах от преступлений Ирландии, Закон о замораживании и реституции незаконных активов, принадлежащих иностранным политически значимым лицам Швейцарии, а также смежные с темой незаконного обогащения положения законодательства об антикоррупционном декларировании (Северная Македония, Габон) и налогового законодательства (США).
Помимо общих подходов к установлению ответственности за незаконное обогащение, в своей работе Дорнбирер детально рассматривает различные «опорные точки», на которых базируются модели регулирования незаконного обогащения. Например, помимо уже упоминаемых вариаций определения «активов» и круга субъектов соответствующих правонарушений, автор рассматривает альтернативные подходы к возложению бремени доказывания законности приобретения имущества на подозреваемое в незаконном обогащении лицо, на правоохранительные органы и на обе указанные стороны; возможные варианты положений, позволяющих защитить подозреваемых в незаконном обогащении от злоупотреблений со стороны правоприменительных органов и нарушений их гражданских прав; виды применяемых санкций и т.п.
В заключительной части работы автор, опираясь на существующую судебную практику, также анализирует основные аргументы против установления ответственности за незаконное обогащение, включая:
- несправедливое перекладывание бремени доказывания и нарушение принципа презумпции невиновности;
- несовместимость законов о незаконном обогащении с правом на молчание и не свидетельствовать против себя;
- возможность применять законы о незаконном обогащении «задним числом».
*Как отмечает автор, даже само название такого рода недолжного поведения в разных странах может обозначаться по-разному: традиционный используемый термин «illicit enrichment» («незаконное обогащение») может, с учетом перевода на национальный язык, звучать как «illegal enrichment» (перевод на русский аналогичен), «unjust enrichment» («неосновательное обогащение», а также «illicit gain» («неправомерная выгода»), «unexplained wealth» («необоснованный прирост активов») или «unexplained property» («необъяснимая собственность»). В Российской Федерации «незаконное обогащение» определяется через понятие «имущества, в отношении которого не представлены доказательства его приобретения на законные доходы».
